Пиранья. Охота на олигарха - Страница 2

Как это было, например, с покушениями. Еще аж в 1572 году, в славном городе Париже, впервые в истории попытались з а в а л и т ь некоего адмирала из тогдашнего, пусть неуклюжего, но мощного ружья. То, что клиента при этом ранили, а не положили насмерть, – чистой воды случайность, вина стрелка. Все равно, следовало сообразить, насколько удобно и практично в а л и т ь мишень из ружья, с безопасного отдаления. А вот поди ж ты, что-то застопорилось в мозгах. Четыреста с лишним лет лезли вплотную с кинжалами-пистолетами (и даже при успехе моментально попадали в руки охране), бомбы швыряли опять-таки с полудюжины шагов (сплошь и рядом сами отдавая концы). И только гибель президента Кеннеди оказалась, так сказать, возвращением к истокам... Дотумкал кто-то наконец четыре сотни лет спустя...

Или – самолеты. Только в девятьсот семидесятом в некую криминальную башку наконец стукнула мысль, что можно захватить пассажирский самолет. Хотя и до того, на протяжении добрых сорока лет, возможностей было предостаточно, а препятствий – ни малейших...

В данном конкретном случае символом людского недоумия выступала речка. Совсем даже не широкая, метров двадцать, медленная, как улитка, протекавшая мимо полутора десятков особняков и особнячков – и только три из них были отгорожены от воды капитальной стеной. Еще два – высокой сеткой рабицей. А остальные (в том числе и та усадебка, на которую нацелился Мазур) были с воды совершенно открыты, не наблюдалось хотя бы хлипконькой изгороди, плетня по колено высотой. Голыми руками бери...

А называется это – классическое сухопутное мышление. Ручаться можно, у каждого второго хозяина владений на берегу речушки, не считая каждого первого, есть основания опасаться мести, разборок, сведения счетов – или хотя бы грабителей. Но угрозу они усматривают т о л ь к о с суши, совершенно не принимая в расчет речушку. Не ассоциируется у них речушка с путями, которыми может прийти угроза...

Точно так же рассуждали, на несчастье свое, и люди гораздо серьезнее здешних мелких лавочников и вороватых чиновников средней руки. Взять хотя бы чернокожего фельдмаршала Оматалу – хитрейший был лис, с бешеным инстинктом выживания. Всех соперников поборол (а те тоже были не растяпы и не дураки), начальника охраны подобрал толковейшего, который девять покушений за два года сорвал, совсем было нацелился просидеть в пожизненных президентах и отцах нации лет двадцать, не меньше. И вот поди ж ты, протекал через его огороженное высоченной стеной со всеми мыслимыми электронными прибамбасами даже не речка, а ручей – шириной метров пять и глубиной в метр. Ручейком-то никто и не озаботился – разве что перегородили его решеткой там, где он под стеной протекал, – но разве это препятствие для толкового человека? Вот п р о ш л и темной безлунной ночью этим самым ручейком трое аквалангистов, приплыли и уплыли, никем не замеченные, задолго до рассвета, и только к полудню встревожившаяся челядь, на цыпочках войдя в роскошную спальню, старательно скопированную с одного из помещений Версаля, обнаружила, что пожизненный президент, Отец Нации и Лунный Леопард, уже закоченел...

Встрепенувшись и враз отогнав посторонние мысли, Мазур склонился к окулярам. Во дворе появился клиент – почти лысый коротышка в роскошном ярко-малиновом халате, с наполеоновским величием прошествовал к креслу и картинно в нем разлегся. Вся прочая фауна моментально пришла в движение: охранник почтительно выпрямился за креслом, куколка предупредительно подала высокий стакан господину и повелителю, а овчарка (единственная из троицы, надо полагать, побуждаемая искренней привязанностью) запрыгала вокруг, тычась носом.

– Ну все, – скучным голосом сказал Мазур. – Дык, елы-палы, опаньки... Пошли.

...Не позже чем через четверть часа на реке показалась лодка – самая обыкновенная дюралька с подвесным мотором, который сейчас, правда, безмолвствовал. Кентавр греб легонькими алюминиевыми веслами, без всяких усилий направляя суденышко против дохленького течения, Мазур развалился на носу, громко брякая на гитаре, а устроившиеся на корме Дядя Гриць и Атаман с большим воодушевлением выводили:

Не жди же ты, мама, хорошего сына,Твой сын уж не тот, что был вчера...Мене затянула опасная трясина,И жисть моя – вечная игра...

Все четверо были одеты так, что в них за километр можно было распознать самых что ни на есть натуральнейших плебеев, больше десяти баксов отроду в руках не державших: то ли угнетенные реформами и самогоном селяне из недалекой деревеньки, то ли хохляцкие гастарбайтеры, то ли еще кто-нибудь в том же роде. Плебс, одним словом. Пучок самодельных удочек по правому борту, дюжина бутылочного пива – по левому...

Терзая гитару и старательно держа на физиономии дурацкую хмельную улыбку, Мазур тем временем зорко присматривался к окружающему. Правый берег, сплошь заросший лесом, его не интересовал совершенно. А вот слева кое-что определенно беспокоило: особняк по левую руку от усадебки, куда они плыли с недружественным визитом. В нем насчитывалось четыре этажа, усадебка оттуда просматривалась как на ладони. Судя по результатам сегодняшних наблюдений, там в данную минуту находилось не менее трех человек. А значит, будут свидетели, чье поведение предугадать невозможно: могут, не ввязываясь, в охрану поселка незамедлительно брякнуть, а могут, Аллах их ведает, и со стволами на выручку соседу кинуться. Никакой опасности, конечно, но все же – лишние хлопоты...

– Ну, поехали... – сквозь зубы сказал Мазур.

Кентавр сделал сильный гребок, и дюралька уткнулась носом в аккуратный причал, рядом с красивой импортной лодкой, точнее катерком. Звонко стукнулась, так что все, кто был во дворе, услышав, обернулись с понятным недоумением. Овчарка таращилась на новоприбывших, вывалив язык и развесив уши. Судя по всему, ее никогда не учили оборонять хозяйские владения от прибывших по воде.